"Первый был Ванечка. Мама не хотела на него даже смотреть": патронажная няня из Львова помогает брошенным детям и сиротам-инвалидам в Москве

Патронажные няни Фонда «Дорога жизни» остаются с детьми – сиротами-инвалидами или брошенными детьми – постоянно. И днем, и ночью, неделя за неделей. Они месяцами не видят свою семью, но не уходят со своей непростой работы. В команде фонда – 20 профессионально обученных патронажных нянь.

Люба – старшая няня фонда. Хотя сама она очень не любит, когда ее называют так: «Какая я старшая! Я просто няня или просто Люба!», – сердится она.

Любовь Стецик родилась на Украине, задолго до развала Советского Союза. Её семья жила во Львовской области, в горах Карпатах.

“У нас очень красивое место, в котором прекрасно отдыхать, но жить у нас тяжело. Нам даже доплачивают «сибирские», потому что мы живем высоко в горах, у нас 50 на 50 – зима и лето. Замуж я вышла в 18 лет, в 19 родила первого сына и поняла, что дети – это мое, – рассказывает Любовь. – Через три года я опять родила сына, потом еще одного. И так получилось, что до 25 лет у меня уже было три сына. Когда сыновья подросли, мне почему-то очень захотелось дочку. И когда младшему сыну исполнилось 10 лет, я родила девочку – Дарину. Дариночка – очень добрая и хорошая девочка, и я очень ей горжусь. Дочка очень хотела сестричку, но у нас опять получился братик. Так, на сороковом году я снова родила сына. Детей я люблю и обожаю. У нас всегда были дружеские отношения – и с детьми, и с невесткой, и с внучкой. Люди иногда удивляются, но все дети обращаются ко мне на «вы». Но и я к своей маме тоже обращаюсь на «вы». У нас так принято”.

Вся Любина семья по-прежнему живет в Карпатах. Младшему сыну Богдану сейчас 9 лет.

Как Люба оказалась в Москве?

Любин муж работал в Москве, строил дачи, занимался ремонтом. В один неудачный день он упал с крыши. Травма оказалась серьезной – была раздроблена вся правая сторона, сломана тазобедренная кость, локоть, кисть.

“Я, конечно, выходила его. Он сейчас сам ходит, все нормально, но работать ему стало тяжело, устает. Ведь ему сейчас уже 56 лет, – рассказывает женщина. – Когда с ним случилась беда, мы как раз только-только женили сына и купили ему дом. Поэтому нам срочно нужны были деньги. Подруга предложила – давай, приезжай на три месяца в Москву, поработаешь сиделкой. Так я здесь и оказалась.

Первой моей работой в Москве был уход за бабушкой после реанимации. Я её выходила, и она, слава Богу, жива по сей день. Она сейчас сама ходит, мы с ней общаемся время от времени. Потом была женщина с онкологией, тоже очень хорошая. Вообще, Москва – очень хорошая, я в восторге и от людей, и от города. Мне кажется, что я не за рубежом на заработках, а у себя дома. Единственное, что семья далеко”.

Ванечка // Фото предоставлено Фондом “Дорога жизни”

Самый первый был Ванечка

В 2017 году, в сентябре Любе предложили пойти в больницу – к брошенному ребенку. Так началась её карьера няни. Самым первым подопечным няни Любы был Ванечка.

“Сначала мне сказали, что я буду сидеть с совсем маленьким ребенком, которого нашли на мусорке. Я настроилась на маленького месячного ребенка.

Прихожу в больницу, звоню заведующей отделением, сообщаю, что я приехала. Она говорит: «Заходите в палату, сейчас мальчика спустят из реанимации». Я удивилась – почему из реанимации, вроде бы про это речи не было.

Подождала полчаса, мне привозят ребенка. Совсем другого мальчика. Ему было где-то четыре месяца. Первое впечатление было очень тяжелое. У него была тяжелая форма гидроцефалии, стояла трахеостома, кормление было только через назальный зонд. Я никогда не слышала о таком, и уж тем более не видела. А потом вдруг малыш посмотрел на меня. У него были голубые глаза, я и сейчас вижу их перед собой. Его глаза просили о помощи!

К мальчику прилагался целый список указаний, как за ним ухаживать – 30 или 40 позиций. Господи, думаю, как я это не запомню! Испугалась, что все завалю. Но медсестра, дай Бог ей здоровья, говорит: «Ничего, не переживайте. Я сейчас все вам расскажу и покажу, и вы все сможете». Так и оказалось. В 12 часов она мне все показала, потом еще раз в три часа, а в шесть я уже все сама делала.

Я чувствовала его. Он же не плакал, не издавал никаких звуков из-за трахеостомы. Он задыхался ночью, и я чувствовала, что он задыхается. Быстро вставала, чистила ему все. Я была с ним месяц и так к нему привязалась!”

Не оставляйте его!

Где-то через две недели в больницу пришел отец Вани. Оказалось, что ребенок был родительский. Он был первенцем в молодой семье, и мама, родив тяжело больного малыша, очень тяжело восприняла это. Она не могла на сына даже смотреть.

“Я выхожу в коридор, вижу – молодой паренек, лет 23-25, прямо как мой сын. Вдруг он начал мне целовать руки и благодарить: «Спасибо вам большое, мне сказали, что вы так хорошо ухаживаете за нашим сыном Ванечкой». Я от смущения не знала, как себя вести. Растерялась, но говорю: «Конечно, хорошо, ведь Ванечка ваш – такой хороший мальчик».

Мужчина почему-то сразу стал заступаться за жену, мол, не осуждайте ее. Но я и не сужу никого. Единственное, что я ему тогда сказала: «Не оставляйте Ванечку, вы ему нужны больше! Я-то его люблю и дам ему столько любви, сколько ему нужно, но моя любовь не заменит ему вас. Вы ему нужны сейчас больше, чем когда-либо. Не оставляйте его!»

Он ушел, и опять никто к Ване не приходит. Прошла еще неделя, другая. Заведующая отделением говорит: «Мы переводим Ванечку в паллиативное отделение в другую больницу. Вы пойдете с ним?» Пойду, говорю, а что мне остается делать, конечно, пойду.

В тот день, когда Ванюшу перевозили в паллиатив, пришла его мама. Мне сказали, что она поедет со мной и мальчиком. Мы зашли в скорую, она села так, с краешку, сзади меня. Я держу Ванечку на руках. И такой он малюсенький, такой хорошенький. Мы ехали больше часа. Два или три раза я останавливала скорую, чтобы почистить малышу трахеостому. Медсестра, которая сопровождала скорую, спросила меня – мама я или бабушка? Нет, говорю, я няня. А мама сидела сзади и вообще не подавала никаких признаков жизни.

Приехали мы в паллиатив. Тут в палату зашел доктор, посмотрел Ванечку и спрашивает: «Кто остается с Ваней?». «Я, няня», – говорю. И тут в палату заходит Ванюшина мама и говорит: «Я остаюсь с Ваней». Уж как я ее обнимала! Как дочь родную! Так я была рада!

«Давайте, – говорю, – я помогу вам его раздеть», -и продолжаю, – «Страшно вам на него смотреть? Но завтра-послезавтра вы будете видеть, что Ванечка у вас самый хороший мальчик!» И мама осталась, слава Богу, с сыном, и позже он из базы отказников пропал. Не знаю, как его жизнь дальше сложилась, хотя очень хочется знать…

В той палате было восемь очень тяжелых детей, все под аппаратами. Я вышла из больницы и плачу. Все дети там были искореженные, худые. Господи, думаю… Я одновременно рада была, что ушла оттуда, потому что я бы каждого ребенка там оплакала. И рада была, что с Ваней осталась мама…”

Фото предоставлено Фондом “Дорога жизни”

Заберите его и делайте с ним, что хотите

Оставив Ванечку с мамой Люба снова вернулась в детскую больницу №9, куда привозят детей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации и где работает программа фонда«Брошенные дети в больнице». На этот раз Любиной подопечной была девочка-отказница, Милана. С ней няня пробыла месяц. А потом её направили в седьмую инфекцию, где Люба проработала больше двух лет.

Когда Люба только начинала работать в больнице с брошенными детьми, она каждую ночь молилась: «Господи, сделай, чтобы их забрала мама». Но потом она стала молиться иначе…

“Мне почему-то казалось, что детей, которых нам привозят, забирают просто так. Что в семье им хорошо, а их изымают. Но однажды к нам попали два двухлетних двоюродных брата. Их родители запили. Мальчики провели несколько дней без еды, они вынуждены были есть свои какашки… Как мы этих детишек отмывали! Как учили их людей понимать! Они все время прятались – то под кроватью, то под столом. Никого не подпускали к себе. Нельзя было их ни искупать, ни накормить.

Мальчики провели с нами месяц, потихонечку начали разговаривать, вылезать из-под стола, играть с нами. Пашка стал свою няню – тоже Любу – «мамой» называть. Но даже через месяц они к себе подпускали только ее и меня. А когда, например, доктора заходили, то такой крик стоял!

Как-то нам говорят, что детей забирают родители. Пришли две мамаши – с таким перегаром, такие страшные, что дети, которым были неполные два года, как увидели этих мамашек… Не дай Бог, чтобы я еще такое видела! Как они рыдали, чтобы их не забирали. Мамаши стали на нас кричать: «Что это вы с детьми сделали, что мы их забрать не можем! Что вы с ними делали, что они не хотят к нам идти!» Я им и говорю: «Это что вы с ними сделали, что они не хотят к вам идти». Мальчишки так пищали, так в нас вцепились, что я думала, что их заберут с нашими головами… Мы потом ревели с Любой, как две сумасшедшие. Вспоминаю, и у меня мороз по коже. Я их крик потом еще слышала долго. Но эти дети точно думали, что они не в больнице жили, а в царских хоромах.

И уже после Пашки я говорила: «Господи, пусть будет воля Твоя! Тебе виднее, куда этих детей отправить». Я уже не молилась, чтобы они попали к родителям, потому что видела, какие там родители. Видела, что детям там лучше не будет. Да, и в детском доме не лучше, но они хоть там чистые и сытые. Они там вовремя едят. Вовремя купаются. Потому что не раз, и не два к нам привозили детей, у которых мы неделями не могли залечить раны из-за того, что они проводили в памперсах, наверное, не одни сутки…”

Фото предоставлено Фондом “Дорога жизни”

Так и не забрала

Все время работы в больнице Люба не только постоянно сидела с детьми, но и пыталась объяснить изредка приходящим родителям, почему каждое изъятие из семьи для ребенка – огромный стресс.

“Я говорила мамочкам, какой у них хороший ребенок, говорила, что у детей от всех этих историй очень страдает психика. Ведь их везут сначала в милицию, потом в больницу. В больнице никто с ними не сюсюскается, все дети как на конвейере – укол, лекарства, то-се. Потому что у медсестер работа у них такая, детей много. Я с одним могу сюсюскаться, но с 20-30 человеками, как бы ты их не любил, ты не сможешь это делать…

Был у меня Захар, чеченец. Такой он был красивый, как с рекламы. Лежал один в соседней палате. Он ночью плачет, я тихонечко на цыпочках пойду, возьму его в свою палату, покормлю, он возле меня поспит. Утром, в шесть часов, отнесу его в палату обратно.

Мама у него была наркоманка, отец сидел в тюрьме уже несколько раз за какие-то хулиганства. И раз пришла бабушка. Смотрю, она моего возраста. Я была так удивлена! Думаю, вот, у меня есть внучка, и, если бы я знала, что она там с кем-то в больнице, я бы пошла через горы пешком, чтобы только ей помочь!

Вышла я с этой бабушкой на улицу и столько всего ей наговорила: «Захар здоровый, спокойный, его заберут, вы даже никогда не узнаете, куда его забрали, вы поймите. Вы же молодая, вы в моем возрасте. Я не могу поверить, что вы не справитесь!» А она – нет, ни в какую. Так и не забрала. Пошел Захар в детский дом.”

Фото предоставлено Фондом “Дорога жизни”

Любочка, вы на работе?

У Любы свой подход к детям – с шутками, без нравоучений, без нудения и ругани. Всегда с улыбкой, всегда веселая, всегда готовая обнять и поцеловать своего подопечного. А главное, со всеми детьми Люба общается на равных, как со взрослым. Иногда родители, приходящие за детьми, не верят, что няня справлялась с их «трудными» отпрысками без ругани и успокаивающих лекарств.

“Как-то раз был у меня мальчик Марк. Ему было полтора года. Мама от него отказалась. У нас с Маркушей были прекрасные отношения: он мне помогает, я его хвалю. И вот, как-то под вечер заходит ко мне заведующая и говорит, что к Марку пришла мамаша – вот с таким пузом, должна через месяц родить, рыдает крокодильими слезами, хочет Марка увидеть. Она была моего возраста, должна была родить уже третьего ребенка. Марк был второй. Старший мальчик – 11-летний – уже был в детдоме. Она была совершенно нормальная женщина, если не учитывать, что она рожает детей для детского дома.

Я ей сделала чай, мы долго разговаривали. Марк ей очень обрадовался, обнимал её, сел ей на колени. Потом заскучал и начал лезть в ее сумку. Я ему говорю: «Маркушечка, нельзя туда, там документы». Ну, он отвернулся и все, сидит себе. Мамаша так на меня посмотрела с подозрением и говорит: «Что вы ему колете? Что вы ему даете?» Ничего, без всякой задней мысли говорю, он здоров. А она не верит: «Не может быть! Я не могу его дома ни накормить, ни памперс поменять, он меня лупит по пузу, он неуправляем. Вы думаете, почему я его отдала? Я просто боюсь, что он убьет во мне ребенка, которого я ношу!»

Я объясняю ей, что он ничего такого у меня не делал. Вот, мол, посидите и сама все увидите. Она сидит, он пописал. Я говорю: «Маркушечка, давай памперс поменяем». Он слез с ее колен, лег, я ему поменяла памперс, в пакетик замотала и говорю: «Маркушечка, отнеси, пожалуйста, в мусор». Он взял и отнес. Я его хвалю, а он радуется.

Потом она рассказала мне свою историю: «Мой муж, вот его отец, – и так показывает на мальчика, как будто Марк виноват, что у нее такой муж, – он эмигрант, нелегал или беженец из ЮАР. Он нигде не работает. Он вот взял и сделал мне опять пузо!»

В общем, мы с ней поговорили, она вроде бы меня поняла и через неделю забрала Марка домой. 1 мая у нее родился третий ребенок – Карим. Я тогда уехала домой на Пасху и возвращалась 8 мая. Въезжаю в Москву и она мне звонит: «Любочка, а вы на работе? А мы вот в скорой едем – папа, Каримчик, Марк. У меня послеродовой психоз и мы везем детишек в Сперанского. Я хочу, чтобы вы ухаживали за ними. За Каримчиком и за Маркушей».

Так она как вошла в свой психоз, так из него и не вышла. Из больницы сбежала. И забрали и Карима, и Марка тоже в детский дом. Я всегда о них спрашивала, и потом узнала, что их обоих взяли в семью.

Вообще, за это время у меня было около 100 детей. И всех я могу вспомнить по имена. Но есть дети, которых я всегда была бы рада увидеть. И я иногда думаю: «Вот буду я старенькая, смотреть телевизор, увижу и вспомню – а вот за этим мальчиком я ухаживала! Он выбьется, будет какой-нибудь министр или артист».”

Фото предоставлено Фондом “Дорога жизни”

Рабочий день няни

Люба не была в отпуске уже больше года. И днем, и ночью она остается с детьми – подопечными фонда. Когда ей, как старшей няне, предложили жить отдельно, Люба отказалась: «Я знаю каждого ребенка. Знаю, что он поел, что лег, что все нормально. Мне так проще. Вечером мы поиграли, пели, покупались, уложили, детки – спокойной ночи, я – спокойной ночи, и я спокойно легла».

“Я встаю часов в пять. Мне это не в тягость. Делаю себе кофе, ставлю кашу и готовлю что-то вкусненькое к обеду.

Потом встают потихоньку девочки , другие няни. Где-то в восемь часов начинают наши детки чирикать. Мы умываемся, меняем памперсы, зубы чистим, всех переодеваем в чистое. Завтракаем. Потом дети занимаются с логопедом, с учителем.

Зарядка и массаж с утра обязательно – разрабатываем ручки, ножки, шарики надуваем. Потом смотрим мультики. Читаем в игровой, все время придумываем что-то надо новое. С девяти до десяти у нас обязательно влажная уборка. В час мы обедаем. Потом – тихий час. У нас тишина, дети спят часов до четырех. В это время я убираю игровую, проветриваю. Потом дети встают, у них полдник – то банан, то витаминный салатик, если нет фруктов, то йогурты. Потом опять в игровую: то лепим, то рисуем, когда что. В семь часов начинается ужин, потом – по одному купать. Потом все меняем и укладываем спать. Вечером мы опять делаем уборку, проветриваем комнаты. Каждая няня спит со своими детьми в комнате.”

Как будто это ваш ребенок или внук

Люба всегда беседует с кандидатами на работу няни, ведь эта работа – очень ответственная и важная. Работа с детьми, которые уже пережили одиночество, предательство, детьми, у которых проблемы со здоровьем, которые боятся и у которых никогда не было своего – значимого, любимого – взрослого.

“Мой главный вопрос: «Любите ли вы детей и готовы ли вы работать с этим ребенком, как будто это ваш внук или ваш родной ребенок?» Если я вижу, что няня работает на автомате, просто из-за денег, то знаю, что она сама долго не выдержит. Я могу один раз закрыть на это глаза, второй раз, но на третий раз я попрошу ее уйти. И она сама будет знать, почему я не возьму ее больше. Редко, кто спрашивает, почему меня уволили.

Только раз был такой случай. Это было с одним нашим подопечным. Няня хотела взять его строгостью. Я ей говорю: «Это не тот случай! Даже твой родной ребенок не будет реагировать хорошо на такое отношение». Она вроде бы меня услышала, пообещала быть с ним помягче. При мне все было нормально, но когда я уехала, она изменилась. Ужасно разговаривала, кричала, мол, я тебе сказала, ты будешь делать то, что я тебе говорю, и все в таком роде… Когда я об этом узнала, то сразу же сказала ей, что мы с ней работать не будем. «Ты знаешь, что это не твое», – вот и все, что я ей сказала. Сначала она обиделась и не общалась со мной какое-то время, а потом написала: «Люба, я все поняла, мне надо было слушаться вас».

Для нас главное – найти подход к ребенку, и он сам к нам потянется. И будет помогать нам работать. Я очень люблю свою работу. Единственное, что я не хочу к себе подпускать даже в мыслях, это как я уйду из «Дороги жизни». Да, мне хочется чаще видеть свою семью и своих родных детей, но я не представляю свою жизнь без «Дороги жизни», без этих детей, без этой работы.”